Интервью с зам. министра образования Российской Федерации

	Елена Евгеньевна Чепурных - заместитель министра образования Российской Федерации, статс-секретарь министерства, руководитель проекта "Компьютеризация городских и поселковых школ", председатель Совета по президентской программе "Дети России", доктор педагогических наук. Fакел: Хотели ли вы стать учительницей? О чем вы мечтали в школе? Елена Чепурных: Я хотела стать библиотекарем, но у меня не сложилось в жизни, потому что в тот момент, когда я закончила школу (это было в Астраханской области), там была холера. А я должна была ехать поступать в Институт культуры в Москву, на библиотечное отделение. Но нас всех не выпускали из города, поэтому пришлось идти в педагогический. Хотя я, в общем-то, профессиональный комсомольский работник. F.: Ваши одноклассники, ваши учителя, они знают, чем вы сейчас занимаетесь? ЕЧ: В этом отношении у меня не так все просто - отец у меня был военный, и я сменила, в общей сложности, 16 школ. У меня остались со школы очень близкие мне две подруги, и мы дружим до сих пор. Что касается учителей, то с кем-то я встречалась, с кем-то - нет. С вузами также - я поступала в астраханский, а заканчивала ставропольский университет - постоянно переезжала с места на место. Кроме этого достаточно большой круг общения дала мне Высшая комсомольская школа, где я получала второе высшее образование. F.: Какие были ваши любимые предметы? ЕЧ: Я - абсолютный гуманитарий: история, литература, русский язык. Хотя моя "патологическая" грамотность основывается не на знании правил, а на большом массиве прочитанных книг. Я всегда очень хорошо училась, у меня два диплома было с отличием. Но несмотря на то, что у меня были пятерки по физике и по химии, все, что у меня осталось от этих предметов, - лишь ясное знание, что пальцы в розетку засовывать нельзя: потому что ток. Хорошо бы так и для современных детей, у которых нет, например, любви к физике, - давать им просто общий массив прикладных знаний: что можно делать, а что нельзя. F.: А кто решает вопросы о включении в школьную программу новых имен, например, представителей современной литературы, как нашей, так и западной? ЕЧ:Это решают ни в коем случае не министерские чиновники, а профессиональное сообщество, состоящее как из искусствоведов, так и из самих писателей. С каждым годом этот процесс становится все сложнее. Главное, чтобы в этом вопросе не перешагнуть через край - не выбросить Толстого, заменив его на Пелевина, и с другой стороны - суметь познакомить учеников и с Пелевиным и с Толстым. Самая важная задача для нас - научить ребят делать осознанный выбор. Нельзя запретить им наркотики, это невозможно. У школы есть два пути: первый - доставить им удовольствие, заняв их досуг, второй - научить их ответственности за себя и за своих близких людей. Когда я стала заниматься детскими домами, я говорила - давайте научим их готовить, ведь когда они выходят из детского дома, они совершенно не умеют готовить. Мы сделали в каждом классе уроки по домоводству и по всему остальному, но ничего из этого не получилось. В чем проблема? В том, что ребята рассматривают это как урок, а не как повседневную жизнь, им это неинтересно. Как для меня в свое время физика, так и для них сейчас этот борщ. Поэтому главная задача школы - научить человека выбирать, что ему действительно необходимо. F.: Какая, на ваш взгляд, сегодня самая острая проблема в школах и в российском образовании вообще? ЕЧ: Прежде всего - большая перегрузка ребят. Необходимо отказаться от того, что сегодня не нужно детям, и внедрить то, что нужно. Серьезная проблема - бюджетное финансирование, зарплаты учителей. Много проблем с организацией свободного времени ребят. Надо решить вопрос с профилизацией старших классов, чтобы они были предуниверсальной подготовкой для поступления в высшие учебные заведения. Много проблем, связанных со здоровьем детей. Сейчас заканчивается диспансеризация, и мы получаем цифры, что 65% детей у нас не вполне здоровы. Надо изменить методику преподавания, придумать какие-то формы двигательной активности. F.: Какое место в российском образовании занимает сегодня Интернет, каковы, на ваш взгляд, его перспективы? ЕЧ: Для городских школьников Интернет является чем-то вроде шпаргалки, поскольку это достаточно большой массив информации, который можно использовать именно таким образом. Для сельских ребят - это выход в большой мир, расширение информационного пространства. В прошлом году мы поставили в 30 000 сельских школ пока по одному-два компьютера, с тем чтобы ребята понимали, что информация существует не только на бумаге. Сейчас мы занимаемся городскими школами - организуем создание системы доступа к системе информации, так называемый асинхронный доступ, но это, так сказать, пока одна из самых перспективных задач. Раньше школа считала, что наличие только одного предмета информатики может решить все проблемы. Сейчас новые информационные технологии необходимы и преподавателям биологии, и учителям иностранных языков. Конечно, это возможность использовать более активные формы обучения. Мы, наверное, только где-то к 2008 году сможем говорить о достаточно широком введении Интернета в школах. Для нас это еще и возможность соединить школы между собой, ввести так называемую систему "скулнета" - наладить связи, которые будут объединять ребят из разных школ. F.: Существует мнение, что наше образование лучше, более полное и глубокое, однако наши дипломы на Западе игнорируются, нашим специалистам приходится переучиваться. В чем принципиальная разница между российским и западным образованием? ЕЧ: Нашим специалистам приходится скорее не переучиваться, а специализироваться в более узком направлении. Ни один специалист из МГТУ им. Баумана, МГУ, Санкт-Петербургского Университета или другого крупного университета не испытывает проблем с подтверждением диплома. Оно требуется там, где необходима узкая специализация, например, медикам по специальности педиатрия. Требование подтверждения дипломов исходит не из того, что у нас плохие вузы, а из того, что продолжительность образования на Западе дольше, чем у нас, и там считают, что отсутствие года, а раньше и двух, должны якобы сказаться на уровне подготовки. Почему мы сейчас и говорим о двенадцатилетке и возможности профилизации школы - только при таких условиях наши дипломы будут котироваться. Но с другой стороны, любой русский ученик 5-го класса, приезжающий либо в Штаты, либо в Англию, либо в Германию и начинающий учиться в их школе, зачастую заканчивает школу с более высокими тестовыми оценками, чем тот ребенок, который обучался там изначально. Потому что система начального образования, которую мы даем, позволяет иметь действительно глубокие знания. Они же дают более прикладное образование. Им надо учиться брать у нас вот это глубокое содержание, а нам у них - то, что может быть пригодно в обычной практической жизни. Определенную компетентность, которую ты можешь использовать на практике. И наша цель сейчас - чтобы у ребенка развивались лидерские качества, умение постоять за себя, умение сострадать, понимать, слушать и т. д. F.: А вы лично ощущаете ответственность за уровень образования своих соотечественников? ЕЧ: Моя работа действительно отличается от других только по степени ответственности. Вот, например, идет сюжет по телевидению и сказали, что учитель бил ребенка в Воронежской области. Я воспринимаю это в таком контексте, что это я там что-то не сделала, присутствует степень вины. Это первое. Второе - мне всегда кажется, что я в чем-то не доработала закон об образовании, не сумела сделать так, чтобы Дума меня поддержала и приняла все те поправки, которые я предлагала. К примеру, не приняли поправку, где ребята по здоровью могут быть либо освобождены от итоговой аттестации, либо сдавать ее в какой-то иной форме, чем выпускные экзамены. Например, сейчас идет обсуждение программы "Дети-сироты", и для меня принципиально важно создание подготовительных школ-интернатов, которые должны быть созданы при университетах, а они не хотят это финансировать. Если я сумею это сделать, то минимум две тысячи детей-сирот каждый год будут поступать в высшие учебные заведения, их не будут оттуда отчислять, потому что они будут конкурентоспособны - их сумеют подготовить. Если я это не сделаю - они все пойдут в ПТУ. F.: Любой человек, имеющий доступ к государственному бюджету, автоматически вызывает подозрение в корыстных манипуляциях финансовыми потоками. Понятно, что не каждый это делает и все зависит от порядочности человека. Ощущали ли вы когда-нибудь по этому поводу недоверие со стороны окружающих? ЕЧ:Недоверие возникает тогда, когда что-то при каких-то процедурах не соблюдено в общем масштабе. Я занимаюсь федеральной программой развития образования, компьютеризацией всей страны - это достаточно большие бюджетные деньги, они проходят через систему, через организацию конкурсов и торгов. Если ты все это делаешь достаточно открыто, если ты сумел организовать работу так, что нашел адекватных экспертов, к которым прислушиваются, а не непонятно кого, - никакого недоверия нет. И я его не чувствовала. Но в связи с тем что в России очень часто меряют либо по себе, либо малюют всех одним цветом, я понимаю, что если я подписываю договора на общую сумму 6-7 миллиардов, то, наверное, люди могут говорить что-либо по этому поводу. F.: Существуют ли сегодня трудности с молодыми кадрами, и чем, на ваш взгляд, можно заинтересовать и привлечь новое поколение учителей, удержать их на одном месте? ЕЧ: Да, существуют. Но по всем социологическим исследованиям - если человек пришел после педагогического и проработал в течение четырех лет в школе, он уже вряд ли из нее уйдет. Срабатывает эффект привыкания, и он остается работать дальше. Поэтому для нас задача прежде всего, после того как он окончил институт, хотя бы на три-четыре года задержать его в школе. Варианты сделать это могут быть различные - главное, чтобы они были все правомочные, юридически грамотные. Один из вариантов - привлечение мужчин в школу. Мы рассматриваем вопрос, чтобы ввести такое квотирование указом президента, то есть определенная квота мест, которые президент будет оставлять за молодыми учителями, только что закончившими педагогические институты, но учитель должен будет отработать в школе определенное время. Во-вторых, мы вводим систему целевого приема - конкурс будет, но по более облегченной программе. Вероятно, мы введем повышенные стипендии для тех, кто пойдет на такой целевой прием. По специальному договору он должен будет отработать на месте какое-то время, поскольку для него будут созданы условия лучше, чем для всех остальных. Или ввести такую систему: ты отработал три года в школе, и только после этого тебе выдается диплом - это принцип ординатуры и интернатуры в медицинских институтах. Но это скорее правовые меры, а все упирается в экономический аспект - в нормальные зарплаты. F.: И последний вопрос, был ли у вас любимый учитель, который запомнился вам на всю жизнь? ЕЧ: Да, был. Когда я училась в Ставропольском пединституте, у нас был преподаватель по новейшей истории Максим Петрович Заикин. Этот человек помог мне сформировать мое мировоззрение, научил анализировать и делать выводы. Он преподавал нам новейшую историю совершенно нестандартно. Например, он говорил: сегодня начался официальный визит югославского президента Иосифа Броз Тито в Советский Союз, его сопровождают такие-то люди, встречают такие-то... И вот вам задание: сделайте мне прогноз - какие изменения могут быть после этого в Югославии, что может произойти в Советском Союзе. Он заставлял нас проанализировать состав тех людей, которые приехали, проанализировать все соглашения, заключенные во время этого визита, и из малюсенького факта сделать такой расширенный анализ, который и политологам не снился. Он заставлял нас думать, делать выводы и потом куда-то двигаться. Вот если бы учителя таким образом учили детей, мы бы победили. И все было бы нормально.