Буддийская тема — модная тема. Среди сектантов и людей искусства. Среди эстетствующих маргиналов, утонувших в эргономичной офисной мебели. Среди глупых студенток, сделавших икону из Виктора Пелевина. Среди всех. Мы смешны в своем стремлении к нирване, которая отождествляется у нас с дешевым кайфом и обустроенной бытовухой. Мы даже смешны в своих попытках говорить о буддизме. Не потому, что самая древняя религия изначально предполагает бессмысленность всяких разговоров о ней. А потому, что она — не для нас. Не для нашего времени. Наш век — век семейных ценностей. Времена, когда мужи на годы уходили из дома за новыми завоеваниями, — в необратимом прошлом. Мы вьем гнезда — по любви и расчету, по залету и по воле старших. Неважно, как именно. Мы — люди ячеек. Ячеек общества. Мы связаны с ним узами привязанностей и нашими собственными представлениями о них. Наша любовь — любовь потребителя. Наша любовь конкретна. Она направлена на определенного человека или группу людей — не на хаос, который суть мир. Древний Восток не удостоил бы нас ничем, кроме, может быть, пьяных улыбок Семи Мудрецов Бамбукового леса. Все учение о нирване сводится к двум понятиям — эгоизм и пох*изм. Мы в равной степени боимся как одного, так и другого — от нас зависит слишком много и слишком многие. Мы отвечаем не только за тех, кого приручили, но и за тех, кто приручил нас. В том числе и за время, которое мы не выбираем. А посему нам никогда не видать нирваны. Великий Будда считался бы у нас самым ужасным и бессердечным enfant terrible всех времен и народов. Все, что нам остается, — это тешить себя разговорами и иллюзиями. Поехали!